Вчера исполнилось 58 лет Николаю Кунцевичу, более известному под именем Ник Рок-н-Ролл. Удивительно, конечно, что при своём звучном псевдониме Кунцевич широкой рок-публике (а что уж говорить о публике в целом) безразличен; впрочем, если подумать, ничего сверхъестественного в таком положении дел нет. На русской сцене так повелось, что культовый рок-герой обязательно должен быть мёртвым; оно, конечно, и везде так, но в тех же Соединённых Штатах на каждого Курта Кобейна найдётся свой живучий Игги Поп. Про русский рок тоже можно возразить — а как же, например, Кинчев? Я бы мог тут парировать, что группа «Алиса» уже много лет подряд представляет собой скорее эдалт контемпорэри в извращённой форме, чем воплощение формулы «старики ещё могут», но не буду и не смогу; всё-таки вместо глобальных стилистических проблем любопытнее озадачиться вопросом, почему именно так сложилась судьба отдельно взятого Николая Кунцевича.
В начале девяностых Ник Рок-н-Ролл был одним из ключевых героев публикаций московского журнала «КонтркультУра», сразу после самоубийства Янки Дягилевой закрывшегося на десять лет — в тот момент авторам показалось, что с пропагандой саморазрушения они переусердствовали. Кунцевич в не меньшей степени переживал эту смерть — он довольно близко знал Янку и был с ней родственной мятущейся душой: она — пожалуй, душой подстреленной, но всё ещё бьющейся со всей силы, он — неприкаянной и окаянной. На сцене Ник позднесоветских времён — точь-в-точь Игги, вплоть до нанесения себе симптоматичных нетяжких телесных повреждений, в жизни — типаж скорее здешний, формата «ищут пожарные, ищет милиция»: существование в роли гражданина мира в стране с жёсткими правилами прописки, постановка на психиатрический учёт в те времена, когда и карательной психиатрии-то уже никакой в государственном масштабе не было. Кажется, именно эта «русскость» (или советскость, как хотите) и не дала его карьере взлететь: человека с не менее извилистой curriculum vitae можно встретить чуть ли не в каждом российском дворе; тот факт, что Кунцевич — вдобавок автор нескольких десятков злых недюжинных песен, уже ничего особенного к восприятию типажа не прибавляет.
Это всё, конечно, лишь умопостроения; благо, что песни Рок-н-Ролла похожи на то самое чеховское ружьё, которое лежит себе, но в случае чего шандарахнет. Ужасно показателен в этом плане снятый десять лет назад документальный фильм «Погружение» — в нём Кунцевич ходит неприкаянной тенью среди современных русских музыкантов, пытаясь выяснить, осталась ли в молодой поросли хоть какая-то контркультурность. В какой-то момент фильма, сидя в курилке с участниками ПТВП и ещё какими-то случайными людьми, Кунцевич начинает доказывать, что рок-музыка не удел молодых, что она не имеет возраста — но, не найдя особенного понимания, резко встаёт и уходит. Казалось бы, обыденный момент, весь фильм из Кунцевича рвётся одинокий голос человека и растворяется в пустоте — но за этим эпизодом вспыльчивости, больше похожим на побег вдруг осознавшего своё положение человека со съёмок ток-шоу Малахова, чувствуется что-то горделиво-цоевское: закрой за мной дверь, я ухожу. Только вот закрывать пока никто не будет, и из этой щели начинает ощутимо дуть.
Это дуновение можно почувствовать уже сейчас, не дожидаясь некрологов уважаемых колумнистов, после которых все на свете поймут, что Ник Рок-н-Ролл был очередным откровением, которое мы потеряли, и бросятся поднимать артисту статистику стриминга. Сейчас Кунцевич, слава Богу, жив, и альбом «Московские каникулы» — первый в официальной дискографии и самый лучший — легко доступен для прослушивания; через пару лет после «Каникул» новый состав Кунцевича начнёт играть угловатый постпанк, а пока вместо степенного будущего рок-оливье звучит дикий русский винегрет. Аранжировки напоминают разом всё на свете — тут и Stooges, и PiL, и какой-то кабацкий абсолютно блюз-рок; чем не саундтрек для расплавленного московского вечера.
В начале девяностых Ник Рок-н-Ролл был одним из ключевых героев публикаций московского журнала «КонтркультУра», сразу после самоубийства Янки Дягилевой закрывшегося на десять лет — в тот момент авторам показалось, что с пропагандой саморазрушения они переусердствовали. Кунцевич в не меньшей степени переживал эту смерть — он довольно близко знал Янку и был с ней родственной мятущейся душой: она — пожалуй, душой подстреленной, но всё ещё бьющейся со всей силы, он — неприкаянной и окаянной. На сцене Ник позднесоветских времён — точь-в-точь Игги, вплоть до нанесения себе симптоматичных нетяжких телесных повреждений, в жизни — типаж скорее здешний, формата «ищут пожарные, ищет милиция»: существование в роли гражданина мира в стране с жёсткими правилами прописки, постановка на психиатрический учёт в те времена, когда и карательной психиатрии-то уже никакой в государственном масштабе не было. Кажется, именно эта «русскость» (или советскость, как хотите) и не дала его карьере взлететь: человека с не менее извилистой curriculum vitae можно встретить чуть ли не в каждом российском дворе; тот факт, что Кунцевич — вдобавок автор нескольких десятков злых недюжинных песен, уже ничего особенного к восприятию типажа не прибавляет.
Это всё, конечно, лишь умопостроения; благо, что песни Рок-н-Ролла похожи на то самое чеховское ружьё, которое лежит себе, но в случае чего шандарахнет. Ужасно показателен в этом плане снятый десять лет назад документальный фильм «Погружение» — в нём Кунцевич ходит неприкаянной тенью среди современных русских музыкантов, пытаясь выяснить, осталась ли в молодой поросли хоть какая-то контркультурность. В какой-то момент фильма, сидя в курилке с участниками ПТВП и ещё какими-то случайными людьми, Кунцевич начинает доказывать, что рок-музыка не удел молодых, что она не имеет возраста — но, не найдя особенного понимания, резко встаёт и уходит. Казалось бы, обыденный момент, весь фильм из Кунцевича рвётся одинокий голос человека и растворяется в пустоте — но за этим эпизодом вспыльчивости, больше похожим на побег вдруг осознавшего своё положение человека со съёмок ток-шоу Малахова, чувствуется что-то горделиво-цоевское: закрой за мной дверь, я ухожу. Только вот закрывать пока никто не будет, и из этой щели начинает ощутимо дуть.
Это дуновение можно почувствовать уже сейчас, не дожидаясь некрологов уважаемых колумнистов, после которых все на свете поймут, что Ник Рок-н-Ролл был очередным откровением, которое мы потеряли, и бросятся поднимать артисту статистику стриминга. Сейчас Кунцевич, слава Богу, жив, и альбом «Московские каникулы» — первый в официальной дискографии и самый лучший — легко доступен для прослушивания; через пару лет после «Каникул» новый состав Кунцевича начнёт играть угловатый постпанк, а пока вместо степенного будущего рок-оливье звучит дикий русский винегрет. Аранжировки напоминают разом всё на свете — тут и Stooges, и PiL, и какой-то кабацкий абсолютно блюз-рок; чем не саундтрек для расплавленного московского вечера.
