В чём сила

Вчера без всякого повода решил переслушать пару альбомов Шон Маршалл — а тут выяснилось, что сегодня юбилей у одного из них.

Когда-то записи Cat Power казались мне ползучей тягомотиной — но это был, как ни странно, скорее своеобразный комплимент: пока какая-нибудь общепризнанная Полли Джин Харви пробовала себя если не в разных ипостасях, то как минимум в вариациях одной (ситуацию поменял только White Chalk и уход в политические заявления), подход Маршалл к звукозаписи и сонграйтерству будто бы не менялся вообще. По-дзенски менялись только обстоятельства вокруг — в итоге многое из того, что могло бы мимикрировать и уворачиваться, всё равно померкло, а Кошка, пережив положенные девять жизней, по-прежнему гуляет сама по себе: низводит певицу Дель Рей до роли невидимого бэк-вокала и появляется призраком в записях других своих наследниц страшным сном под названием «вокальное влияние» (Cat Power может померещиться русскому слушателю во всём западном почти так же, как долгие годы мерещилась во всём своём певица на букву З).

Тот альбом, который вышел ровно двадцатилетие назад, вроде бы тоже совершенно непримечательный — первые девять песен кажутся прелюдией к десятой, в которой начинается хоть какое-то движение. Но из-за предыстории эта будто ленивая поступь обращается в красивую метафору: половина песен на Moon Pix сочинена за шестьдесят минут, по следам кошмарного сна, пробудившись от которого Маршалл понеслась к диктофону заговаривать страх. Не зная фактов, заметить это сложно, но ясно одно: результат незапланированного терапевтического ритуала вышел абсолютно универсальным. Этим альбомом, кроме шуток, можно выводить из запоя, депрессии, сопровождать ежеутреннюю фазу пробуждения. Пережить наступающую осень, в конце концов.

Никнейм

Вчера исполнилось 58 лет Николаю Кунцевичу, более известному под именем Ник Рок-н-Ролл. Удивительно, конечно, что при своём звучном псевдониме Кунцевич широкой рок-публике (а что уж говорить о публике в целом) безразличен; впрочем, если подумать, ничего сверхъестественного в таком положении дел нет. На русской сцене так повелось, что культовый рок-герой обязательно должен быть мёртвым; оно, конечно, и везде так, но в тех же Соединённых Штатах на каждого Курта Кобейна найдётся свой живучий Игги Поп. Про русский рок тоже можно возразить — а как же, например, Кинчев? Я бы мог тут парировать, что группа «Алиса» уже много лет подряд представляет собой скорее эдалт контемпорэри в извращённой форме, чем воплощение формулы «старики ещё могут», но не буду и не смогу; всё-таки вместо глобальных стилистических проблем любопытнее озадачиться вопросом, почему именно так сложилась судьба отдельно взятого Николая Кунцевича.

В начале девяностых Ник Рок-н-Ролл был одним из ключевых героев публикаций московского журнала «КонтркультУра», сразу после самоубийства Янки Дягилевой закрывшегося на десять лет — в тот момент авторам показалось, что с пропагандой саморазрушения они переусердствовали. Кунцевич в не меньшей степени переживал эту смерть — он довольно близко знал Янку и был с ней родственной мятущейся душой: она — пожалуй, душой подстреленной, но всё ещё бьющейся со всей силы, он — неприкаянной и окаянной. На сцене Ник позднесоветских времён — точь-в-точь Игги, вплоть до нанесения себе симптоматичных нетяжких телесных повреждений, в жизни — типаж скорее здешний, формата «ищут пожарные, ищет милиция»: существование в роли гражданина мира в стране с жёсткими правилами прописки, постановка на психиатрический учёт в те времена, когда и карательной психиатрии-то уже никакой в государственном масштабе не было. Кажется, именно эта «русскость» (или советскость, как хотите) и не дала его карьере взлететь: человека с не менее извилистой curriculum vitae можно встретить чуть ли не в каждом российском дворе; тот факт, что Кунцевич — вдобавок автор нескольких десятков злых недюжинных песен, уже ничего особенного к восприятию типажа не прибавляет.

Это всё, конечно, лишь умопостроения; благо, что песни Рок-н-Ролла похожи на то самое чеховское ружьё, которое лежит себе, но в случае чего шандарахнет. Ужасно показателен в этом плане снятый десять лет назад документальный фильм «Погружение» — в нём Кунцевич ходит неприкаянной тенью среди современных русских музыкантов, пытаясь выяснить, осталась ли в молодой поросли хоть какая-то контркультурность. В какой-то момент фильма, сидя в курилке с участниками ПТВП и ещё какими-то случайными людьми, Кунцевич начинает доказывать, что рок-музыка не удел молодых, что она не имеет возраста — но, не найдя особенного понимания, резко встаёт и уходит. Казалось бы, обыденный момент, весь фильм из Кунцевича рвётся одинокий голос человека и растворяется в пустоте — но за этим эпизодом вспыльчивости, больше похожим на побег вдруг осознавшего своё положение человека со съёмок ток-шоу Малахова, чувствуется что-то горделиво-цоевское: закрой за мной дверь, я ухожу. Только вот закрывать пока никто не будет, и из этой щели начинает ощутимо дуть.

Это дуновение можно почувствовать уже сейчас, не дожидаясь некрологов уважаемых колумнистов, после которых все на свете поймут, что Ник Рок-н-Ролл был очередным откровением, которое мы потеряли, и бросятся поднимать артисту статистику стриминга. Сейчас Кунцевич, слава Богу, жив, и альбом «Московские каникулы» — первый в официальной дискографии и самый лучший — легко доступен для прослушивания; через пару лет после «Каникул» новый состав Кунцевича начнёт играть угловатый постпанк, а пока вместо степенного будущего рок-оливье звучит дикий русский винегрет. Аранжировки напоминают разом всё на свете — тут и Stooges, и PiL, и какой-то кабацкий абсолютно блюз-рок; чем не саундтрек для расплавленного московского вечера.

Раз уж остановились на юбилеях — ровно тридцать лет назад, 28 сентября 1987-го, вышел последний альбом The Smiths.

«Strangeways, Here We Come» едва ли можно назвать худшим у группы; все четыре альбома союза Моррисси-Марр так или иначе знаковые — другое дело, что на фоне вышедшей годом ранее «The Queen is Dead» остальное выглядит примерно как даже самая неплохая модификация «Барсы» без Пепа Гвардиолы: первый альбом недопродюсирован, во втором на парочку великих треков приходится пара лишних. Последний же записывался группой в состоянии распада, но в целом ему лишь не повезло остаться в могучей тени предшественников. Гитарист Марр не предлагает ничего нового (не зря одна из песен называется «останови меня, если уже слышал это раньше»), зато нахальная словесная тики-така Моррисси на месте: то он поёт о девушке в коме так, будто с улыбкой провожает её в могилу, то кидает сардонические смешки в адрес рекорд-лейблов, то пытается заговорить собственную смерть. Вообще весь альбом, конечно же, о смерти, но не только человеческой (хотя по ходу действия умирает танцор диско и нездоровится никому), а ещё о смерти любимых вещей, привычного мира и ценностей, дорогого тебе детища; что до людей, то финальный альбом The Smiths едва ли кажется, как бывает порой в отношениях вечно ссорящихся заклятых друзей, финалом открытым — ну помирятся, ну возьмёт этот самовлюблённый денди других лабухов в состав и продолжит в том же саркастическом духе; не помирились (кажется, как Леннона с Маккартни, примирит их только смерть одного), новые люди и вправду уже лет тридцать вокалисту аккомпанируют — а ничего и нет, старение и тлен.

Хотя, пожалуй, так и надо было. Есть творческие люди (и таких большинство), чья земная миссия строго ограничена: записать хороший альбом, в лучшем случае два, потом пожинать плоды, умереть физически или как творческая единица. Но, кроме пары шедевров, Моррисси с Марром за пять лет в The Smiths успели преподать — что важнее, наверное, всех альбомов — ещё и уроки стиля: люди в диапазоне от какого-нибудь Бретта Андерсона до музыкантов группы «Кино» на этом быстро издохшемся у учителей топливе взъерошенного фешна и/или умелых метафор про всякие табу двигали поп-культуру ещё долгие годы. Заодно, конечно, были и подростки, что на каждой видеозаписи концерта Моррисси готовы запросто снести с ног своего кумира, будто панки кресла на концерте Егора Летова; увидев такое, запросто весь род людской проклянешь. Потому и интересен своей «невзрачностью» последний альбом The Smiths: обойдись они прощальной пластинкой вместо остальных, едва ли вешалась бы на шею толпа; были бы как The Verlaines или кто ещё был неплох на другом конце света.

Грустно, что ради этой примиряющей спесь и талант, по-хорошему крепкой записи группе пришлось умереть заживо — но размен далеко не самый паршивый.

Раз уж «Постмузыка» снова превращается в вестник рока, грешно будет не напомнить, что сегодня исполнилось 65 лет Грегу Сэйджу, лидеру группы Wipers.

Сэйдж известен как основополагающее лицо портлендского панка и человек, которого боготворил Кобейн; как часто и бывает, резвые кумиры волею судьбы оставили учителей по части славы далеко позади. От предложений лидера Nirvana с ним концертировать Сэйдж отказался (хотя, например, с другими героями гранжа Soundgarden в их ранние дни сцену охотно делил), — оставшись в народной памяти непреклонным и независимым. Кто-то может назвать это слабостью — но свой путь отказа Сэйдж прошёл стоически и достойно, попутно пережив на двадцать лет Кобейна и коллегу с другого континента по (пост)панку и невесёлой судьбе (Эдриан Борланд, тоже метивший в незаслуженно забытые отцы жанра, в 1999-м бросился под поезд). Wipers давным-давно тихо и бесславно распались, но быть в тонусе лихую годину их лидеру помогало продюсирование: для портлендской сцены Грег Сэйдж — это личность вроде Тодда Рандгрена для сцены общеамериканской, он делал звук и одним этим наделял смыслом существования добрую часть локальных групп; возможно, вечный трудоголизм и сделал Сэйджа столь живучим.

У Wipers выделяют первые три альбома, но сподручно говорить разве что о втором, Youth of America: как видно из названия, это зарисовки в духе «что же будет с родиной и с нами», причём дико интровертские; в заглавной песне ровно десять минут с запозданием и соответствующими вокальными завываниями Сэйдж пересказывает молодым панкам Алана Вегу (подобно тому, как сам Вега в Suicide пересказывал поздно родившимся посетителям CBGB сценические подвиги Игги Попа), а две чуть более короткие композиции (No Fair и When It's Over) — почти что построк от постпанка; после их прослушивания понимаешь, что многим жанрово ответвлённым последователям Wipers крайне не хватало хоть сколько-нибудь близкого мелодизма.

Youth of America вы, конечно, найдёте и сами (а, может быть, давно уж выучили наизусть; 1000 альбомов до того, как вы умрёте, вся фигня) — а в один из последних тёплых вечеров года хочется послушать неочевидный альбом, который на сайте Rateyourmusic кто-то из русских рецензентов назвал музыкой для выпускного; в это вкладывался негативный оттенок, но, кажется, «Серебряный парус»  — пластинка не настолько плохая; выпускной вечер — это всё-таки Джонни Роттен, хоть в Sex Pistols, хоть в PiL. А тут пиво никто не глушит и не стремится побыстрее лишиться чести; Silver Sail — это, скорее, саундтрек к тихой встрече выпускников, которых настолько заглодали личные трудности, что язвить по поводу судьбы друг друга никто уж из них не в силах. Одинокий белый воротничок покачивается где-то в сторонке в память о тревожной молодости, его обнимает влюблённая в него со школьных лет бальзаковская дама с подагрой, но тот уж и не замечает; он весь в воспоминаниях о том, как когда-то играл панк-каверы на Suicide. «It's back to the basics, back to the basics again»,— придумывает текст воротничок, вспоминая, что на завтра у него забронирована студия. Ему сорок один год, на дворе 1993-й.

Я уже говорил в одном из первых постов этого канала, что любителей покойной владимирской нойз-формации «Братья Шимпанзэ» в России ровно двое (ну трое, хорошо) — и вот снова повод напомнить о группе немногочисленным любителям и не только.

Экс-участник «БШ» Михаил Кирюхин уже четыре года записывает странные психоделические поп-песни в проекте «Доктор Хали-Гали»; звучит это как если бы условный рокер из постоянной ротации «Нашего радио» вдруг понял, что всю жизнь занимался не тем, и начал бы сочинять что-то жуткое и одновременно прилипчивое в духе Криса Нокса с Егором Летовым. Ну да, радость для единиц, — но сегодня в сеть был выложен ещё с лета гулявший в кассетных копиях альбом Кирюхина «Мост над пропастью», на котором порог вхождения неожиданно снижается: эзотерическая акустика с кавер-версией, среди прочего, народного хита «В траве сидел кузнечик» и высшей песней на текст Бориса Поплавского; в общем, вещь традиционно дикая, но чуть более обычного симпатичная. Изначально альбом вышел в единственном экземпляре, как посвящение любимой женщине — и это слышно: «Миг» и «Холод» (последняя как раз Поплавского) — прямо-таки нежнейшие песни года; даже если всё остальное вам будет по барабану и до фени, эти две несомненный маст хир. Ссылки на альбом — по ссылке (там же можно ознакомиться с пояснительным текстом на тему).

http://tgraph.io/Doktor-Hali-Gali-Most-nad-propastyu-09-21

Шлют телеграммы, рады за нас

Сегодня важная дата: «Постмузыке» — полгода. Решение не дропнуть внезапно сайт, а долго (хотя в марте казалось, что это вопрос пары дней) кормить обещаниями, конечно же, было не самым верным, но сожаления и сомнения теперь ни к чему. Спасибо всем, кто читал и поддерживал несмотря на заминки, месяцы без постов и заявленные, но неосуществлённые планы; не берусь сказать, что будет дальше, но первому сезону вслед за полугодовым пилотным — быть.

В честь маленького дня рождения осуществляю ещё одно отложенное с лета дельце: рассказываю о любимых телеграм-каналах прошлого (и отчасти этого) сезона. На всестороннее исследование, увы, претендовать не приходится: о существовании кого-то хорошего не знаю, кого-то (возможно) забыл, о ком-то не сказал сознательно; так или иначе, here it is.

http://tgraph.io/Novye-telegram-kanaly-o-muzyke-07-11

Месяц назад тульский уан-мэн-бэнд «Цимлянского» выпустил две новые песни. Вдохновлённый первой из них, я связался с музыкантом и переслал ему свои вопросы. Получилось (как и следовало ожидать от интервью по переписке) немного криво, я долго не решался выпускать материал — но сам герой подначивал, да и не пропадать же добру.

Аттестацию как «тульского Эллиотта Смита» (сейчас самого меня уже смущающую), едва ли стоит воспринимать буквально; на самом деле генезис этих песен стоит искать, скорее, среди людей с акустическими гитарами, которых часто можно услышать на мероприятиях Sofar Sounds или (теперь уже в меньшей степени) в многочисленных филиалах пространства «Циферблат»; то есть вроде бы подразумевается что-то такое хмуро-меланхоличное с западным прононсом, но нужно ещё понимать, что сочинены эти песни жителем города, где стадион футбольной Премьер-лиги соседствует (прямо вот буквально) с двухвековым кладбищем, — и на восприятие услышанного этот факт действует эффективнее, чем отсылки к Лавкрафту или к устаревшей приставке «инди». Сейчас уже думаю, что в двух абзацах и трёх вопросах нужно было говорить именно об этом — однако трогать ничего не стал, получилось то, что получилось (невнятные ответы, беспорядочная панк-вёрстка), и я сознательно оставляю задел для более подробной беседы с исполнителем в будущем.

http://tgraph.io/Cimlyanskogo--Legenda-o-morskih-detyah-08-17

На канале «Орбита-4» сообщают о нынешнем удручающем состоянии певца Николая Воронова — того самого, что когда-то «взорвал» интернет песней «Белая стрекоза любви»; сгубили ли его неустойчивую психику затяжные холода или что другое, не уточняется. Интересно это всё потому, что я и сам с утра ни с того ни с сего вспомнил о Воронове, причём совсем не в контексте «Стрекозы» — кроме прочего, этот странный юноша с растерянным лицом надолго задержался в памяти пронзительным исполнением песни Башлачёва «Вечный пост». Имя покойного череповецкого рок-барда собственными перепевками кто только не попирал, но Воронову удалось не только не попрать, но даже в некотором смысле отстоять: сермяжная акустика оригинала перерождается в гибельный фортепианный романс, благодаря выдающейся артикуляции исполнителя достойный, пожалуй, и самого Вертинского: услышав цыкающий выговор фразы «коротки причастия на Руси», век из головы не выкинешь. Трактовка автора «Стрекозы» идёт даже дальше оригинала — устами СашБаша позднесоветская Россия превращалась в Россию вечную, а адаптация Воронова это перерождение наглядно иллюстрирует; другой странный персонаж местной музыки Александр Маточкин уже делал из Башлачёва подлинную былину, у Николая же получился в идеальном смысле кафешантан. Жаль, конечно, что таких порывов со стороны последнего больше не было и, кажется, теперь не будет, но есть и положительный момент: если суммировать хронометраж двух канонических версий главного вороновского хита и этого кавера, на пресловутые 15 минут славы как раз и наберётся.

В рубрике «А Питчфорк скрывает» — почти не замеченный юбилей: сегодня (точнее, уже вчера) исполнилось 35 лет, кажется, главному альбому группы The Cure.

Есть соблазн подкинуть вдогонку экспрессивных эпитетов и назвать Pornography «одним из главных в истории музыки/в десятилетии/в жанре готик-рок» — но спустя годы очевидно, что у Роберта Смита в восьмидесятых были записи помасштабнее и помощней. В текстах — аллегории и метафоры изи-левела, в музыке — предсказуемость гитарных ходов и барабанных сбивок, в графе current mood — крик души как эрзац писка моды; такого и на других (особенно ранних) пластинках The Cure в достатке, но именно Pornography получился в этом смысле чеканным и образцовым — потому-то ему и было уготовано особое место в истории. Однако время вполне справедливо сглаживает углы: пластинка, изначально призванная излечить её автора от душевного кризиса и суицидальных мыслей (Смит как-то упоминал, что в тот момент у него было два варианта: либо прикончить себя по-настоящему, либо попытаться выговориться в песнях), спустя три с половиной десятилетия так и осталась вещью в себе, скорее застывшим памятником внутренней агонии отдельно взятой группы и её участников, чем утилитарным способом искусственно расстравить душу и фоново погрустить — на постсоветском пространстве для подобных целей куда большим спросом пользуются, к примеру, Joy Division и Ploho, да и за пределами вполне отыскиваются замены лучше; «приветственная» же фраза альбома, it doesn't matter if we all die, оборачивается не девизом или руководством к действию, а одиночным криком отчаяния юного максималиста, съедаемого внутренними демонами, но притом из фразы «зачем жить, зачем умирать» готового при первом удобном случае отсечь первую часть.

После записи Pornography первый состав The Cure распался, но группа после некоторого раздрая продолжила существовать; Роберт Смит остепенился и до сих пор здравствует, по-прежнему иногда хандрит (примерно раз в десять лет, когда нужно выдать очередную депрессивно-гениальную пластинку) и при этом с успехом даёт многочасовые концерты с несколькими дюжинами позиций в треклисте — и такой исход хочется, конечно же, не столько поставить в упрёк, сколько выставить образцом социального поведения: можно не бесмысленно приносить себя в жертву, а, к примеру, через пару дней воскреснуть в облике поп-звезды; не исключено, что этот выход Смит для себя заведомо видел и сознательно (хотя скорее нет) обратил своё нравственное падение эпохи Pornography в разукрашенную пьесу мелодраматического жанра — что, конечно, совсем не прибавляет веса альбому, но, с другой стороны, толком и не отнимает. Предсмертная записка оказалась мотивационным письмом для живых и сильных духом, а восемь мрачноватых песен — весящими не больше и не меньше, чем в них заключено изначально.

Апофатия

Пришедшие сюда по рекомендации сайта «Бюро 24/7» могут разочарованно подумать, что здесь располагается не более чем многословный филиал телеграм-канала Make Govnarism Great Again; ну что ж, разубеждать не буду, хотя это и не совсем так.

Тем более есть повод, мимо которого в любом случае пройти бы не получилось: ровно 10 лет назад, 20 апреля 2007-го, умер Александр Непомнящий. Филолог, рок-бард, НБПшник, пусть даже, подобно Летову, вовремя вышедший из партии - и при жизни автора, и после его смерти этой информации было вполне достаточно, чтобы сказать «хватит» и к теме не возвращаться. Нельзя утверждать, что всё это сгладилось через много лет: Непомнящий и при жизни был человеком неудобным, да таким в памяти и остался; кто-то увидит антисемитизм, кто-то припомнит богоборчество, кто-то - напротив - слишком рьяное отстаивание веры в иные моменты жизни, а кому-то в интервью попадутся фразы на грани статей журнальной и уголовной. При этом Непомнящий всё-таки был человеком талантливым от природы, а это не укроется даже от глаз недруга - и как-то приходилось с этим считаться; чаще всего такое посмертно сглаживается, когда возможность отделения автора от его произведения ближе к крайностям: в своих сочинениях рассказчик предстаёт негодяем и сволочью, а в жизни паинькой, который просто-напросто бытопишет тот мрак, что видит - или наоборот; а, возможно, он вдруг переворачивается удобной стороной как блин в своих убеждениях, что случилось, к примеру, с поздним Мамлеевым. Но в случае с Непомнящим - как и во многих других, потому что в жизни абсолютных крайностей не бывает - так нельзя, жизнь и творчество для него были настолько переплетены и завязаны, что трудно шить всё белыми нитками, загораживать - и облагораживать - одно другим. На одно слово тихого сомнения найдётся пять едких и бранных, на альбом «Поражение» - альбом «Экстремизм». Именно поэтому излишнего прославления, которого боялись многие и боялся Борис Усов в некрологе, так и не случилось - а, может быть, просто потому, что до человека и его творчества по-прежнему никому, кроме горстки современников, толком нет дела.

Вообще, кстати, интересно, почему лидер «Соломенных енотов», авторитетами среди ровесников крайне мало кого признававший, вдруг раздался пронзительным текстом именно по отношению к Непомнящему; судя по тёплой интонации, которой текст заканчивается, сделал он это как раз вопреки резонам, которыми его начинал. В Усове мало кто видел человека сентиментального и чувствительного, а он ведь всё-таки был из тех, кому дай в жизни автомат, тот если не выронит, то изломает - не из-за слабости, а скорее по внутренним причинам, в силу слишком свободной душевной организации, которую не скрыть словесной бравадой и раскрепощающими промилле, которую столь необходимый на словах гражданский долг на деле только стеснит. В Непомнящем что-то такое вопреки всему тоже часто прорывалось, в периоды острейших душевных кризисов, когда были записаны два последних и лучших - после многих малоубедительных и неоднозначных - по материалу альбома, «Хлеб земной» и «Поражение». Так и не сломавшийся голос поёт на них в унисон поломанной душе, подобно библейскому Иову искушаемой скалиться на жизнь и никак не верящей, что лучшее у неё уже есть. Вообще быть смиренным и добрым, кажется, и равнялось для Непомнящего экзистенциальному поражению: поддаться нутрянному стремлению слыть хорошим и правильным, возможно, лучше, но тогда ты теряешь всё человеческое, все те огрехи, что и делают, выстраивая какую-то особую в своей алогичности экосистему, тебя индивидуальностью. Или в рай и быть безликим святым - или в ад, но остаться собой: шатающимся небритым злыднем, индивидуумом, бойцом; а между? между-то и нет ничего.

http://zavtra.ru/blogs/2007-05-2361

О (бедной) собаке

Дико расстроило обсуждение «Любимых песен (воображаемых) людей» рэпера Хаски - не оттого, что альбом понравился, а похвалы мало (оценка скорее блуждает от нейтральной к разочарованию), но именно самим лейтмотивом. День прошёл как не было - не поговорили; кем-то двигало знакомое стремление найти героя и голос поколения там, где его нет (в последний раз такое удалось проделать с «Кровостоком» - но там хайп хотя бы отвечал задачам художественного проекта); кто-то реагировал не на альбом, а на сопутствующие ему происшествия и похвалы; кто-то проецировал на «ЛП(В)Л» взаимоотношения с его автором - в общем, ужасно скучно. Изначально хотел сделать какой-нибудь дисс на весь этот мрак от имени Постмузыки; долго казалось, что это лишнее, в итоге получилось нечто рафинированное и почти без вызова - но прогресс в жанре высказывания на злобу, который всегда был моей слабой стороной, кажется, всё же заметен (во всяком случае, по меркам текста без сторонней редактуры). Будем пробовать дальше.

http://telegra.ph/Mezhdu-sobakoj-i-volkom-Haski-kak-geroj-proshedshego-vremeni-04-10

Сны, милорд

Говорят, Константин Ступин умер. Ох.

По существу сказать, конечно, нечего; недавно решил послушать альбомы группы Ступина «Ночная трость» - ну и как-то всё это никак, но биография у человека была, конечно, по местным меркам захватывающая. Приз зрительских симпатий на фестивале рок-лаборатории (в конкуренцией с группами, гм, «Ногу Свело» и «Монгол Шуудан», но всё же), потом героин, пропажи без вести, тубдиспансер и, наконец, статус youtube-звезды и роль в «Гомункуле», одном из главных местных трэшфильмов 2010-х, разошедшемся на десятки цитат и коубов. Бррр, но ведь пришёл же человек к успеху. Что же до песен, российские реалии вообще зазора между выдающейся музыкой и выдающейся историей жизни, кажется, почти не оставляют; о причинах этого в голову приходит очень банальная, но, по-моему, важная мысль: чтобы хоть что-то выжимать из себя творчески, здесь нужно ставить себя в условия какого-то невероятно строгого таймменеджмента. В профайле Ступина на сайте «Такие дела» (хотя бы ради такого документа эпохи жить, наверное, и стоило) на этот счёт есть такой фрагмент: «У нас был график, — продолжает Калинин, — когда Ступа был в запое и полном угаре, мы ждали две недели. Мы знали, что через две недели организм не выдержит, и он засядет дома. Выждав пару дней, заходили к нему домой — и брали его трезвым на запись. А через три дня он снова уходил в запой». И так всю жизнь. Человек пропадал, возвращался, терялся в чертогах разума и коридорах больниц. Тут вспоминается история, когда Василий Шумов, продюсируя альбом «Звуков Му» «Простые вещи», смог заманить Петра Мамонова в студию лишь на какой-то совсем короткий период дикого отходняка; в итоге из внятных с точки зрения студийного качества опытов от «Звуков» осталась как раз только эта запись (хотя понятно, что есть ещё и «Крым», и Грубый закат» круче, но там всё-таки всё больше на хтони выезжает). Но это была группа московская, с определёнными возможностями, а параллельно десятки людей в провинции так и были заперты - и не скажешь про них ничего; талант там был, не талант, как бы он мог раскрыться, случись с ними то, сё, это - одни лишь пустые гипотезы. Ступин в конце жизни всё же записался в нормальной студии, без успеха - но что этим провалом объяснишь? А ещё были два запланированных концерта в Yotaspace, вполне себе статусной московской площадке средней вместимости, которые Ступин отыграть, кажется, так и не смог. В итоге осталось лишь такое вот чтение; что уж говорить, литературоцентричная у нас страна.

#85

Сегодня день памяти Веры Матвеевой. Впервые толком услышал её песни год назад (не считая летовского кавера на альбоме «Звездопад», услышанного, само собой, куда раньше) - и это было открытие сродни откровению. Матвеева интересна не только тем, что её образ не совсем укладывается в стереотипные представления о советской авторской песне (это как раз не единично и неудивительно), но прежде всего по той причине, что трагедия в её жизни, песнях и посмертной истории вопреки всему избегает соседства с чрезмерным гибельным пафосом, неизбежно сопровождающим наследие рано ушедших творческих людей. Из-за болезни Вера прожила всего тридцать лет, активно сочиняла последние пять, зная, что времени ей отпущено не так уж много - и песни этим знанием вполне закономерно оказались пропитаны - но, несмотря на незавидную судьбу, скорби в чистом виде в самих песнях при ближайшем рассмотрении почти и не обнаруживается; отчаяние уравновешивается поиском преодоления, возникающим то и дело назидательным словом «надо», строгим внутренним стержнем, не дающим воли макабру: в мире, раскрашенном чёрной гуашью, маячит белая косынка, а в дрожь бросающему парящему голосу не позволяет разгуляться до стихии чеканный бардовский ритм.

Этим завидным стоическим равновесием лучшие песни Матвеевой, собственно, и ценны; хотя порой они и вовсе становятся вселенски ультимативными. В таких случаях на ум отчего-то приходят слова Максима Семеляка о том, что при прослушивании песен Бориса Усова он испытывает чувство вины. Усовские «Еноты» у меня никогда ничего подобного не вызывали, а тут схожий спектр ощущений возникает на раз - и дело здесь не в карикатурного свойства досаде на мироздание за то, что человек в жертву искусству себя принёс, а ты вот, падла, жив; за подобного рода досадой обычно ведь конкретных оргвыводов не следует - но эти песни тем и сильны, тем и действенны, что вместо риторических вопросов в иные минуты могут заговорить побудительными предложениями. Иногда прямым текстом, чуть ли не риторикой моисеевых скрижалей (ты научись всё уметь, а не всё иметь; спрячь своё желание играть со мной в веселие), иногда подспудно - в общем, изначально заложенное в песнях интимное перерастает в глобальное, в список того самого мироздания претензий и требований лично к тебе, совершенно будто бы постороннему, на который ответить по существу вряд ли что-то найдётся. «Ты научись быть большим, но не будь как шум»; вот что после этого скажешь, что возразишь?

#84: Как оно есть

На «Афише-Daily» Олег Соболев рассказывает историю музыканта из Ганы с забавным для русского уха именем (точнее, псевдонимом) Ата Как и весьма невесёлой судьбой. Жизнь, по традиционной и почти неизбежной, увы, эмигрантской участи, его весьма помотала: в восьмидесятые переехал в ФРГ, играл с местными группами, уехал в Канаду, собрал там домашнюю студию и записал альбом, который оказался никому не нужен; потом из-за болезни жены вернулся с семьёй на родину, где его талант уж тем более не разглядели - и только спустя двадцать лет (половина из которых как раз ушла на поиски) автору американского блога Awesome Tapes from Africa удалось наконец-то на него выйти. А также издать тот самый альбом и спровоцировать приглашения ещё недавно безвестного музыканта на крупные фестивали (в эти выходные Ата будет, к примеру, играть на Flow в Хельсинки, в связи с чем материал и появился). История удивительная буквально по всем пунктам: начиная с самой музыки, фриковатого хип-хопа, завязанного среди прочего на увлечении автора творчеством Майкла Джексона (без фирменного возгласа «ау», естественно, не обходится), заканчивая жизненной позицией автора: оптимизм, судя по всему, не покидал Яу Атта-Овусу и в трудную годину, а сейчас этот настрой ощущается тем паче - что через телефонную трубку (Олег в статье называет свой разговор с музыкантом самым позитивным переживанием за последнее время), что в стенограмме; мощно, конечно, всем бы нам так.

Да простит меня Олег (и читатели) за практически полный пересказ его текста - но, во-первых, я уже три месяца ничего большого не писал, надо на чём-то разминаться; во-вторых, материал вдохновляет на некоторые, кхм, размышления в сторону. Дело в том, что вышеупомянутой истории не было бы без энтузиазма Брайана Шимковица, создателя того самого блога Awesome Tapes from Africa. За десять лет он проделал путь от студента, исследовавшего африканскую сцену по долгу науки (и своему желанию, видимо) до человека, продвигающего её делом: выпуская на носителях (пусть это и мало что значит в наше время), выкладывая в сеть (что сейчас уже намного ценнее), а также всяким образом содействуя ей в оффлайне (ну вот как с Атой получилось, на которого Брайан вышел лично). И вот невольно, конечно, задумываешься - а возможно ли подобное сподвижничество у нас? Чтобы нашёлся человек, вытащивший бы в конечном счёте, я не знаю, Эдуарда Артемьева на фестиваль Primavera. Или уломал Петра Николаевича Мамонова на совместное исполнение там же с группой The National песни «Грубый закат»? Понятно, что вообразить себе такую картину невозможно - да и не бывать такому. Хотя бы потому что Петру Николаевичу (как и кому-либо ещё) этот фит просто незачем. Человеку, некогда отказавшему самому Брайану Ино в дружеском содействии. А впрочем...

Вытащить, конечно, не ради того, «чтобы было». Тридцать лет назад страна уже пережила довольно нелепую попытку экспорта собственной культуры (в том числе музыкальной) - просто безрассудно предлагали то, что было на рукой, пока другой стороне это было интересно. Но было бы любопытнее попытаться открыться миру, основываясь уже, так сказать, на глобальном слушательском опыте. Ведь было же, помним, только факты. Эриэл Пинк открывает для себя группу «НИИ Косметики» и вставляет её трек в свой микстейп для журнала FACT. Основатель сайта пользовательских оценок Rateyourmusic ставит «пятёрку» альбому «Лиловый день», а англоязычные посетители сайта там же активно рецензируют альбом «Птица» и оценивают пластинку «Прыг-скок». Выходит сборник Таривердиева, музыку которого издатель случайно услышал в кафе на гастролях в России. Те же The National находят в сети древний клип группы «Звуки Му» и то ли покадрово его сдирают, то ли делают своеобразный трибьют. Но как связать все эти происшествия? Тут не техно-сцена и даже не Африка, которая хотя бы может взять слушателя грувом - а слишком разные проявления дикой, алогичной и загадочной русской соул. Хм.

#83: Старый крот продолжил рыть

Честно говоря, не успел за три недели соскучиться по своему каналу настолько, чтобы с прежним энтузиазмом в него писать - но есть новость, которая не терпит отлагательств. В телеграм-вселенной, и без того заполненной не хуже какой-нибудь вселенной Marvel, очередное прибавление: Феликс Сандалов, экс-редактор «Афиши» и автор диковинных заметок о диковинном в музыке и не только, завёл канал собственного сайта «КРОТ». Портал не существовал четыре года и недавно совершил камбэк, подробнее о котором можно прочитать здесь. Канал в телеграме будет к сайту приятным довеском; пока что автор постит туда всякие  мемчики на грани, но зная филигранный слог и специфическую сферу интересов Феликса, предвкушаю дальнейшее, а вы подписывайтесь.

Кстати, из материалов старого «Крота», что почил в 2012-м, любимый у меня вот этот. Автор странных поп-песен, глубину которых ещё, кажется, предстоит оценить потомкам Иван Лужков пронзительно рассказывает о сокровенном - юности, слоукоре, Летове и природе грусти.

«Если пытаться понять, что общего среди знаковых для меня грустных песен, то быстро приходишь к выводу, что и песен-то таких нет, и очень давно не было, потому что любая человеческая жизнь куда печальней и трагичней любой музыки когда-либо написанной, поп- или совсем наоборот. Я очень давно перестал относиться к музыке эмоционально, и абсолютно не понимаю людей, говорящих, что музыка несет некую эмоцию. Есть просто чуваки, которые никого не любят и себя тоже. Лично мне они симпатичны больше остальных, ну а если при этом они еще и играют что-то, так что ж, это не помешает».

http://old.krot.me/2012/03/pop-depression/

#82: Родной обычай

Про актуальные поводы никак не получается - поэтому снова памятная дата. Вчера 65 лет исполнилось бы Артуру Расселлу. Этой ночью как раз было полнолуние, самое любимое расселовское время, которое он преимущественно и использовал для записи своей музыки; так как субботы насыщенные, а ночи короткие, я не успел вовремя приобщиться к самым «ночным» (и одновременно самым песенным) его альбомам, знаменитому World of Echo (в этом году тоже тридцать лет пластинке, сколько ж великого всё-таки в 86-м записали!) и посмертному Another Thought - но и для робких лучей рассвета у Расселла была своя музыка. Вот эта беззаботная поп-песня, кажется, записана в рамках недолго просуществовавшей ранней расселловской группы The Flying Hearts; от традиционного для записей Артура ощущения мучительной полуулыбки избавиться сложно - но всё равно не просто отрываешься с ним от грешной земли, а действительно будто бы летишь на недостижимой высоте. Никаких достойных цитат в усталую голову не приходит - но если кратко, в пять часов утра слушается это так, будто из фразы «рассвет будет невесёлый» взяли и размашисто вычеркнули «не».

#81: Дождь для нас

Не знаю как в Москве и в других городах читателей этого канала, но у нас здесь очередной ливень. Хоть как-то с нынешней непогодой примиряет тот факт, что более подходящих условий для прослушивания альбома Питера Гэбриэла So просто не найти. Эпохальной (не будем всуе говорить «великой») пластинке сегодня 30 лет, а открывает её вот такая песня, сотканная из полутонов и полунамёков - если исходить из клипа, то уж явно не на красное полусладкое.

#80: Операция Ы

Тем временем ссылку на новый альбом «АукцЫона», вытащенный из приложения, где он только и был для прослушивания доступен (официальный релиз будет 1 июня), уже выложили на всеобщее обозрение; рано или поздно это, конечно, должно было произойти - но грустно. Вспомнил, как Гребенщиков в качестве эксклюзива распространял свой альбом «Соль» через тайное сообщество на Кругах - и за три дня, пока альбом наконец не прозвучал в собственной радиопередаче БГ и не появился в itunes, ни один человек его в интернет не слил. А тут куда меньше времени потребовалось; это едва ли что-то говорит об исполнителях и их фанатской базе - но какие-то причинно-следственные связи, памятуя о многолетнем отношении директора одной русской группы на букву А и рулевого другой к выкладыванию песен в сеть, отсюда наверняка можно выстроить.

Сам альбом, кстати, неплохой; никакую игру он не переворачивает - да и, как выяснилось на практике, на это из стариков в 2016 году был способен разве что покойный Д. Боуи. Вышло средне и добротно, без гибельных интонаций, которых от Леонида Фёдорова ждут и редко дожидаются поклонники со времён «Романсов» - но с прытью и удалью: к примеру, по отношению к ритмике песни «И день и ночь» больше любых профессиональных терминов подходит слово «галоп». Есть и другие занятные моменты (например, венчающая альбом нигилистическая элегия «Мир тает»), а сама пластинка с точки зрения саунда сделана намного лучше предыдущей «Юлы» - даже в ужасном качестве предпрослушивания можно расслышать партию практически каждого участника группы. Вдобавок традиционный позднеаукцыоновский хаос, даже несмотря на усиленную и усугублённую трубой Юрия Парфёнова духовую секцию, здесь весьма изобретательно структурирован - но местами это даёт не совсем хорошие плоды; если избавить, допустим, песню «Чайки» от переклички духовых и урезать вполовину, можно будет смело отнести её на «Наше радио» - и там едва ли попросят, в отличие от случая с фёдоровской песней из «Лилового дня», перезаписать трек. С качеством теперь всё в порядке - но, как и на «Юле», группа больше похожа на собственного подражателя или двойника, берущегося переизобрести её стиль (с попутной попыткой жонглировать ограниченным словарным запасом по образцу Дмитрия Озерского); впрочем, нельзя не признать, что получается весьма правдоподобно. По ссылке можно послушать альбом с помощью приложения довольно хитрым способом; о других ввиду их неофициальности промолчим.

#79: Любимая игра

Марк Козелек (тот самый, который Sun Kil Moon) записал между делом очередной альбом каверов. Впрочем, слово «очередной» - не самое очевидное из тех, что здесь уместно; Козелек давно уже был известен как хороший и тонкий интерпретатор чужих песен - но на «... Sings Favorites» он, кажется, впервые примеряет пиджак крунера (на самом деле чуть раньше был альбом канонических рождественских композиций - прим. авт.). Вместо привычных гитар царит минимализм цифрового фортепиано, а в ряду первоисточников наряду с Дэвидом Боуи, группой 10cc и другими героями детства Козелека появляются сотни раз переигранные американские стандарты вроде Somewhere over the Rainbow или Moon River; эти песни наверняка переживали подобные понурые исполнения не раз и не два - но лучшее и важное, к счастью, прячется на альбоме в других треках. Есть здесь, к примеру, очередное обращение Козелека к наследию группы Modest Mouse, где в противовес бесшабашному кавардаку оригинала он делает акцент на тексте Айзека Брока; насмешливые слова, почти что менее прямолинейный аналог летовской песни «Оптимизм», превращаются здесь в глубокое и грустное заявление - да и вообще в связи с новостями о перестрелках и прочих ужасах песню Float On, пожалуй, стоит переслушать в каком бы то ни было виде.

Good news will work its way to all them plans. 
We both got fired on exactly the same day. 
Well we'll float on, good news is on the way.

Ну и на обложку козелековского альбома, конечно же, обратите внимание; у него вообще очень часто получаются притягательные пейзажи из ничего, как, например, здесь или на каверфото Admiral Fell Promises.

#78: Фивер рэй

Слишком длительное время отсутствовал в телеграм-пространстве, простите; теперь надеюсь вернуться надолго.

Начнём с новостей популярной музыки. Вечером на сайте «Нож» появился новый миньон любимой русской группы Юрия Геннадьевича Сапрыкина (и нашей, кстати, тоже), петербургского трио «Фивы». Заранее заготовленное мной (и предсказуемо подхваченное Юрием Геннадьевичем чуть раньше) слово «любимейший» изначально подразумевало очередную похвалу в адрес группы, но попробую высказаться сухо и осторожно. С одной стороны, в плане аранжировок и идей у Евгении и Святослава действительно получились одни из наиболее интересных русскоязычных композиций первой половины года; объяснить это утверждение по каким-то формальным признакам трудно, поскольку с жанровой классификацией у «Фив» с самого начала были сложности - и это, конечно, хороший знак для группы, претендующей на самобытность. Если всё же попытаться поместить «Фивы» в стилистические рамки, прошлогодний дебютный EP с горем пополам пропишется по ведомству жанров с аффиксом «-вейв» - а вот при прослушивании новых песен на ум то и дело приходит слово «нью-эйдж»; в нынешнем фивейском саунде есть незримые (и по большей части невольные) приветы ансамблям The Moon Lay Hidden Beneath a Cloud, Dead Can Dance, Coil и некоторым другим в долгом эзотерическом ряду - в общем, перед нами тонко сшитая и прочувствованная русская готика в самом положительном и широком смысле этого слова. В широком - потому что «Фивы» действуют совсем не по правилам, а скорее по наитию («русская готика» в их случае означает совсем не то, что вы скорее всего подумали, если совершенно ничего не слышали о группе); в нынешнем мире шаблонности и дефицита идентичности это вообще редкое удивительное свойство - часто для озарения расфокусироваться бывает полезней, чем концентрироваться на кем-то уже высвеченной точке. Но для этого нужно, конечно, сперва начертить на карте свою - а над этим работа пока лишь идёт.

Пару лет назад у одной юной русской группы вышел альбом под названием «В движении», а через пару месяцев у другой - альбом «В сомнениях»; так вот, новые песни «Фив» - это одновременно и движение вперёд, и сомнение (прежде всего для слушателя). Внушает надежду усложнённое музыкальное полотно (теперь приходится чуть тщательней в него вникать - впрочем, музыка воздаёт за это вдвойне) - однако появляется вопрос, куда всё при нынешних исходных данных пойдёт дальше. Первая точка невозврата уже пройдена: тексты на цитаты теперь не разберёшь, в отличие от прошлых песен новые можно лишь тихонько любить (это само по себе, если что, тоже очень хороший знак); следующая точка намечается, но с какой-то лёгкой (пока) тревогой за будущее - если второй трек миньона сами музыканты называют «юмористическим» (скорее в инструментальном плане, в понимании юмора, близком к точке зрения академической музыки - ритмика песни дважды меняется до неузнаваемости, от почти считалочки к натуральному индастриалу и чуть ли не трайбл-танцам) и, кажется, относятся к нему должным несерьёзным образом, то третий блуждает в опасной близости от какой-нибудь музыки для релаксации, то есть ровно от того, что понимает под словом «нью-эйдж» (и во многом наговаривает, но отчасти всё-таки прав) критик Горохов; фраза «я выше всех» под аранжировку в стиле между инструментальными номерами с альбома Low и синтезаторными партиями альбома Closer в определённый момент начинает повторяться с такой настойчивостью, что срочно хочется опустить исполнителей с этих стрёмных небес на землю. Впрочем, на данном этапе вышеизложенные опасения и обстоятельства не отменяют главного: «Фивы» чуть ли не единственные в наших широтах продолжают своей музыкой выстраивать мир, в котором вместо спёртого воздуха существует чуть ли не обэриутский эфир - и новый EP лишь кирпичик в постройке, спорный, но важный. А чем всё в итоге обернётся, увидим.